Братский фотограф Игорь Верещагин, который сейчас живёт в Москве и работает, в основном, со звёздами российской и зарубежной рок-сцены, рассказал о Братске своей юности и о том, почему он уехал из города. Интервью опубликовало издание «Сибирь.Реалии».
«Город» приводит его в сокращенном варианте - мы оставили ту часть беседы, которая касается Братска. Игорь Верещагин вспоминает довольно любопытные детали из жизни города 60-90-х годов. Например, что в Братске почти не «глушили» западные радиостанции, а влияние криминала 30 лет назад было настолько велико, что мафия могла запретить городу проводить праздники. Полная версия интервью доступна по ссылке.
– Большое впечатление производит ваш снимок с двумя девочками, сидящими внутри афишного стенда. Это очень сильное высказывание о провинциальной жизни. Когда вы сделали эту фотографию?
– Это было время упадка Советского Союза, что можно заметить по самой конструкции афиши. Она делалась как бы на века, судя по толщине металла...
– Металла тогда не жалели.
– Да. Но распад бросается в глаза – облупившаяся краска, ржавчина. Фотографию я сделал в Братске, там есть такой район частных домов, выглядящий, как сельская местность. В народе его называли «Индия» – от индивидуальной застройки. Я жил неподалеку от этого места. В принципе, я вообще любил гулять по городу, но вот это запустение, видимо, меня тогда привлекло. Это было давным-давно, и только этой весной, когда у меня появилось свободное время благодаря пандемии, я начал поднимать свои архивы и могу сказать, что мне нравится то, что я нахожу.
Факельное шествие. Братск. 1985
– Снимок с девочками из Братска – это начало 90-х? Я знаю, что вскоре после этого вы уехали в Москву.
– Окончательно я перебрался в 1994-м.
Сельский харассмент, 1977 год
– Это было бегством от провинциальной жизни?
– Причина была изумительная. В 1990 году моя дочь окончила школу, и у неё должен был пройти выпускной вечер. Но буквально за день до этого в городе убили местного вора в законе, взорвали вместе с машиной. И вот эта вся мафия объявила в городе траур, запретив проводить какие-либо праздники. Мы, конечно, возмутились. У меня были друзья в милиции, я с ними договорился, и в результате мы проводили выпускной вечер на берегу под охраной милиционеров с автоматами. И все равно к нам подъезжали бандиты, которые угрожали и требовали разойтись. После этого я решил, что не буду жить в городе, которым управляет криминал. Я думал, что большие города, такие, как Москва, не могут быть захвачены криминальной структурой. Возможно, я в чем-то и ошибался (смеется).
Девочка и теплоход. Братск. На берегу Ангары
– В одном из интервью вы сказали, что стимулом для переезда в Москву были песни Гарика Сукачева.
– Да-да! Я увидел его по телевизору и просто опешил. Потому что с советской музыкой я не соприкасался. Все эти ВИА, голубые и розовые гитары для меня были за гранью добра и зла. И тут вдруг я увидел такое, что просто челюсть отпала. Я решил, что должен увидеть и этого человека, и эту жизнь. Хотя мне уже было прилично в плане возраста, за 40 лет практически…
Гарик Сукачев
– Трудно было провинциалу за сорок войти в столичную рок-тусовку?
– Нет, никаких трудностей в этом плане у меня не было вообще. Может быть, дело в моем знании музыки. Оказалось, что я слушал классический рок 60-70-х раньше, чем многие московские знаменитости. Потому что у нас в Сибири западное радио, всякие англоязычные «голоса» были источником информации номер один.
– Разве их не «глушили»?
– У нас шикарно ловилось, к примеру, радио Австралии, а также ВВС, «Голос Америки», вот это все. Наверное, глушили в Сибири не так прилежно, как в Москве. А такие экзотические вещи, как радио Швеции, Австралии, Японии, по-моему, вообще не глушили, потому что вещали они не на русском языке, а музыки в их эфире было очень много. Поэтому в Братске, ещё будучи школьником, я все время слушал радио, и это для меня было окно в мир.
«Суровая сибирская дискотека». Томск, 1979
– После этого вы поехали в Томск и поступили на радиотехнический факультет. Всё благодаря «вражеским голосам»?
– Я учился в Институте радиоэлектроники и электронной техники. О Томске у меня много воспоминаний, но всегда преследует одно: в студгородке на Южной стояло четыре огромных общежития-девятиэтажки. И вот стоишь между ними – отовсюду несется музыка, из каждого окна -«Тирекс», «Стоунз», «Битлз» - все, что хочешь. А спустя 15 лет я приехал туда и услышал там Киркорова, какую-то эстраду. То есть за это время музыкальные вкусы студенчества поменялись настолько радикально, что я просто ужаснулся.
Моей первой пластинкой, за которую я отдал три стипендии, 120 рублей, был диск Джимми Хендрикса Electric Ladyland.
Пацаны
– Насколько я помню свои студенческие годы в Томске, именно студенты-технари были источником фирменных пластинок и записей – «Пинк Флойд», «Дип Перпл» и прочее-прочее.
– У нас было что-то вроде филофонического клуба, где стояла очень дорогая аудиотехника, качественная аппаратура и всегда самые свежие пластинки. Их привозили из Новосибирска, я помню. В больших коробках из-под динамиков «Кинап», туда входило штук по 80, наверное, пластинок.
– Это же целое состояние по тем временам!
– Конечно! Моей первой пластинкой, за которую я отдал три стипендии, 120 рублей, был диск Джимми Хендрикса Electric Ladyland.
– Она сохранилась?
– Нет. Сейчас у меня несколько штук таких. Но та, первая, к сожалению, не сохранилась. Все эти пластинки крутили на суровых сибирских дискотеках, проходивших под надзором комсомольской организации. Сначала нужно было сделать «правильный доклад», например, о замечательном прогрессивном американском певце Дине Риде, а потом уже по мелочи, Jimmi Hendrix, там, или Jethro Tull...
Лето 1979-го года. Братск
– Вы сказали, что, приехав спустя 15 лет в Томск, услышали другую музыку. То есть вы навещаете родную провинцию?
– Да. За прошедшие четверть века я раз пять там бывал. Не так часто. Планировали поездку на июнь, но, понятное дело, никуда не поехали.
Где-то в деревне
– Как, на ваш взгляд, изменилась сибирская провинция за эти годы? Что бросается в глаза, кроме того, что молодежь слушает попсу?
– Когда я в Братск приезжаю, меня, конечно, угнетает то, что народу стало меньше, и молодежь какая-то странная. Во-первых, Братск перестал быть центром притяжения. В шестидесятых годах там бурлила культурная жизнь, гастроли, концерты, киноартисты, поэты. Кто только не приезжал. У нас был замечательный устный журнал «20-й век». В этом клубе люди собирались послушать разных звезд. Например, Евгения Евтушенко. Причем выступал не только он один, на сцене люди сменяли друг друга. Интересно бы афишу сейчас найти, посмотреть, кто там ещё выступал. Писателей в Братск приезжало множество. У нас в доме останавливался и ночевал Михаил Шолохов. Маму поражало, что он не отдает в стирку рубашек. Когда рубашка грязнилась, он её просто выбрасывал.
– Нобелевский лауреат – может себе позволить. А как произошло знакомство вашей семьи с Шолоховым?
– Мой отец, Евгений Петрович, фронтовик, был видным человеком в Братске. Он по комсомольской путевке в 1955 году приехал сюда строить ГЭС. А в 1957-м мы, все остальные, приехали в Братск, семья. У нас побывало много знаменитостей. В 1968 году приезжали корреспонденты журнала Look, суперпопулярное издание того времени. С ними мы ездили на какие-то острова, они сделали целый репортаж. У меня даже сохранился слайд – отец с этими американцами.
Евгений Верещагин (слева) и корреспонденты журнала Look
И более того скажу: мой фотографический кумир сделал очень известную фотографию в ЗАГСе города Братска. Когда он приехал в Москву на открытие своей выставки, что-то меня ночью прямо вытолкнуло из постели, я побежал посмотреть отцовский архив и обнаружил там визитную карточку Эрвитта, которую он дал моему отцу, когда был в Братске.
Так что у нас была жизнь. А сейчас – ну вот что? Магазины, обветшавшие улицы, дома, обшитые сайдингом – вот это меня больше всего удивляет. При наличии таких замечательных материалов, как древесина, в провинции, в деревнях все покрывают сайдингом. Получается ужасно безлико.
– Скрывают убожество?
– Да. И еще меня, конечно, поражает количество церквей в городе. Первая церковь появилась в Братске в тысяча девятьсот восемьдесят каком-то году. До этого вообще не было. Свой молельный дом имели иеговисты, с которыми боролись неустанно, газета «Красное Знамя» все время их разоблачала. Но мы к этому относились очень иронично, вообще не понимали ни иеговистов, ни борющихся с ними. А нынешнее наступление церковных этих дел меня, конечно, поражает. Причем в Братске есть такой вечный «памятник» – в восьмидесятых собирались построить огромный Дворец пионеров с планетарием на крыше. Но все это стоит заброшенное, никакого планетария нет, зато церквей понастроили на каждом углу.
– Религия вместо культуры?
– Абсолютно верно.
------------
Подпишитесь на канал «Города» в мессенджере Telegram по ссылке,
узнавайте новости «Города» в Инстаграме,
а также в Яндекс.Мессенджере.
